Дмитрий Гасак, СОБОРНОСТЬ: ОБРАЗ
ЦЕРКОВНОГО УСТРОЙСТВА ИЛИ ВЕРОИСПОВДЕНИЕ
DMITRIY GASAK: SOBORNOST. THE IMAGE OF CHURCH
STRUCTURE OR PROFESSION OF FAITH
1. Поиск единства и кафоличности
Прежде
всего мне хотелось бы выразить удовлетворение возможностью свободного обмена
мнениями и дискуссией в связи со Святым и Великим собором на Крите. Как бы ни относиться
к его составу и решениям, сам факт такого открытого их осмысления не может не
радовать. Так или иначе, но мы, здесь присутствующие, говорим о главных вещах в
Православии, о том, что относится к самой сути Церкви Христовой.
Кому-то
может показаться странным, что по прошествии двухтысячелетнего исторического
пути Православия мы все еще не находим общей позиции в понимании и реализации
таких фундаментальных свойств Церкви как единство и кафоличность. Однако нежелание
просто закрыть данный вопрос свидетельствует о том, что Церковь жива, что она
ищет тот заповеданный Спасителем образ жизни, который выражен словами «в мире
сем, но не от мира сего». Характерными свойствами Церкви являются ее единство и
цельность, которые не есть нечто зафиксированное во времени, но являются
предметом исторического поиска. Церковь не есть отвлеченный статичный идеал, но
в силу своей духовной природы есть начало динамическое. Таким динамическим началом
Церковь призвана быть и в истории, «в мире сем». И неустойчивое ее положение в
этом мире снова напоминает нам, что она все же живет верой и никакая иная опора
не дает ей возможности быть в мире самой собой.
2. Соборность как вероисповедание
Русское
слово «соборность», которым в Символе веры переводится греческое слово
«кафоличность», стало одним из центральных понятий православной экклезиологии в
XIX-XX
вв. Двести лет назад русский помещик и отставной офицер Алексей Хомяков,
ставший первым оригинальным русским богословом, определил Церковь как «единство
Божественной благодати, действующей во множестве разумных тварей, покоряющихся
этой благодати».[1]
В период господствующей в русских духовных академиях схоластики он увидел
Церковь не как объект, но как явление воплощенной благодати, познать которое
можно не извне, но лишь изнутри. Таким образом понятием «соборность» Хомяков постарался
выразить тайну Церкви, которая собирается действием Божьей благодати и общей
верой всех ее членов. Для размышления о путях осуществления соборности в
истории полезно обратить внимание на то, что эта тайна была открыта в эпоху, когда
Русская церковь волей императора была лишена возможности соборной деятельности.
Однако учение Хомякова способствовало обновлению веры в Церковь и стало импульсом
для развития экклезиологической мысли. Следует подчеркнуть, что соборная вера в
русском обществе обновлялась и укреплялась в период, когда собирание церковных соборов
было невозможно.
3. Собор как воплощение веры в
Церковь
В
своем выступлении сестра Васса (Ларина) заметила[2], что вера Церкви не есть
вера в саму себя. С этим утверждением можно согласиться, если понимать под верой
только веру человека в себя, то есть культивирование человекобожества. Но понимая
Церковь как Богочеловечество, следует признать, что Церковь все же верит в саму
себя. Церковь (а значит и мы тоже) не может верить в нечто отделенное от нее. Мы
не можем относиться к Церкви как к объекту, отделяя себя от нее. Но при этом мы
не можем утверждать и то, что знаем о Церкви все. Этот парадокс веры как
знающего назнания был замечен еще блаженным Августином, который в письме к
Пробе о вере в Бога писал, что мы знаем, что «искомое нами есть, но что
оно есть мы до конца не знаем»[3]. Таким образом и вера в
Церковь есть своего рода «знающее незнание». Действительно, Церковь есть
искомое и созидаемое человеком в синергийном соработничестве с Богом, причем
гарантий достижения цели мы не имеем. Следовательно, каждое собрание церковного
народа с целью явить Церковь, несет в себе риск не состояться. Церковные соборы,
являющиеся одной из высших форм церковных собраний, также имеют этот риск, что,
конечно, не может быть причиной к отказу от соборов. Сам момент собирания, то
есть начало собора, может быть выражением веры Церковь, но еще может не быть
явлением Церкви и, в этом смысле, может еще не быть собором. Таким образом,
собор как исторический процесс чтобы состояться, предполагает усилие собирания Церкви,
что может требовать большей, возрастающей веры, в том числе в данное конкретное
собрание как собрание Церкви.
Московский
собор 1917-1918 гг., которым в России завершился Константиновский период
церковной истории, как раз был таким собором. По свидетельству многих его участников,
благодатное единение всех его членов возникло не сразу и усиливалось по мере
работы собора, по мере приближения его суждений и решений к реалиям жизни.
Собору не суждено было завершить свою работу, захватившие власть большевики не
дали это сделать. Поэтому, с одной стороны, мы можем утверждать, что как
явление Церкви Московский собор состоялся. С другой стороны, в плане доведения
работы собора до окончательных решений и принятия их всей полнотой церкви собор
оказался не завершенным. До сих пор его решения, кроме восстановления
патриаршества, не приняты всей церковью. О многих принятых и готовившихся
решениях церковный народ даже не знает.
Пример
Московского собора заставляет нас с самым серьезным вниманием относиться к
фактору времени, ибо «дни лукавы» (Еф 5:16). Оценивая результаты Святого и
Великого Собора на Крите, приходиться размышлять и о том, стоят ли они целого
века подготовки, а также и о том, каким временем мы располагаем для достижения
наших целей, дает ли нам Господь это время.
4. Время новой соборности
Говоря
о соборности Церкви, протопр. Николай Афанасьев различал понятия «Церковь
соборная» и «церковь соборов». Православная церковь не имеет разработанного
учения о соборах и высокий авторитет Вселенских соборов проблему не решает. Собственно
мы почитаем Вселенские соборы не потому, что были решены важные вопросы,
поскольку важные вопросы решались и на непризнанных церковью соборах. Главное
значение Вселенских соборов в том, что они были пережиты и остались в церковной
памяти как явление Церкви в поиске и обретении Истины.
Но
с окончанием Константиновской эпохи церковной истории принципиально завершилась
и эпоха вселенских соборов. В Православной церкви сегодня нет персоны, занимающей
то же место, какое раньше занимал император, созывавший собор, объявлявший его вселенским
и утверждавший его решения. Фактор единства, обеспечивавшийся фигурой
императора, перестал существовать, и вряд ли стоит оглядываться назад и
пытаться его найти или создать. Это обстоятельство обеспечило большую
свободу единству Православия, но, одновременно, возникла ситуация, когда не
одно, а множество государств может влиять на соборный процесс. Этот вызов
церкви еще предстоит преодолеть.
Кроме
того, мы не можем игнорировать существование других христианских церквей, что
является еще одним вызовом соборному сознанию Православной церкви. Неслучайно главный
документ Критского собора посвящен отношениям Православной Церкви с остальным
христианским миром.
Все
это говорит о наступлении времени новой соборности, когда внешняя сила, будь то
численность церкви, материальные средства, исторический авторитет или опора на
государства, не могут иметь решающего значения для единства. Говоря
парадоксально, может быть мы находимся перед вызовом явить не соборность силы и
богатства, но соборность в немощи и нищете. Не об этом ли самом говорит и
Евангелие?
5. О рецепции как важнейшей
стороне соборной жизни
Поиск
нового воплощения соборной веры необходимо приводит к вопросу об участии всего
народа Божьего в соборном процессе. Следовательно, приходится искать пути
возрождения рецепции. Возрождение церковной жизни в России в первую очередь
является делом христианской веры. Но эта вера должна еще воплотиться в жизни. Необходимо
признать, что уничтожение церкви советской властью повлекло за собой разрыв
традиции и потерю как соборной веры, так и способности к соборному действию,
даже когда церковное руководство выражает готовность к этому.
Приведу
один пример. В 2016 году после встречи Патриарха Кирилла и Папы Франциска
Синодом Русской Православной Церкви было принято беспрецедентное решение:
разъяснить позицию церковного руководства по вопросу встречи Патриарха с Папой
Римским и по поводу Великого православного собора на всех приходах Русской
церкви. По сути своей такое решение было рассчитано на рецепцию и достижение
единства церковного народа по данным вопросам. Церковное руководство проявило
открытость и доверие к церковному народу. Однако инициатива Синода выявила
неготовность на уровне приходов хоть как-то обсуждать действия церковного
руководства. Священнослужители и миряне не понимали, что от них требуется, а привычка
страха блокировала инициативу. Миряне в большинстве своем не обладают
компетенцией, необходимой для обсуждения и рецепции серьезных вопросов. В силу
размытости границ прихода, неясно, кого нужно собирать в качестве членов
приходов. В лучшем случае на приходских собраниях были зачитаны соответствующие
документы.
Впрочем,
есть и положительные примеры открытого обсуждения вопросов церковной жизни, но
пока они не касаются жизни большинства приходов.
Безусловно,
что сегодня мы не имеем формально описанного механизма рецепции. Но еще важнее
то, что церковный народ к ней не готов. Большинство приходов не имеет опыта
обсуждения и согласного решения вопросов церковной жизни, даже касающихся их
собственной приходской жизни. Со стороны священнослужителей чаще всего нет доверия
к церковному народу и веры в возрождение соборного начала на приходском уровне.
Все это требует общения не только в таинствах, но и за пределами богослужения,
требует христианских, братских отношений и вне храмовых стен. Думаю, что типологически
такая ситуация характерна не только для Московского Патриархата.
6. Итоги
Подводя
итоги хотелось бы отметить, что соборная природа Церкви познается только верой
в Церковь. Но вера, по слову апостола, без дел мертва, поэтому невоплощенная
или недо-воплощенная вера – вера несовершенная. В этом плане Собор на Крите
стал воплощением веры, но мы видим, насколько еще несовершенным. Собор, таким
образом, стал больше свидетельством немощи, чем силы и это в равной степени
относится как к участникам собора, так и к тем, кто отказался от участия.
Единство
и кафоличность Православия не может быть лишь декларацией, не может быть символом.
История показала, что соборность не может быть осуществлена только усилием
епископата и специалистов-теологов, поскольку «Церковь не есть академия»[4]. Поэтому необходимо
возрождение соборного качества жизни местных общин, внутренняя жизнь которых строилась
бы не принципе права или демократии, но, на основах «нежного братолюбия», как
говорил еще один русский помещик и основатель Крестовоздвиженского православного
трудового братства Николай Неплюев.
Такая
жизнь может быть достижима если церковный народ будет научен Христовой вере и
если его жизнь по вере на уровне приходов и епархий будет единой не только символически,
через таинства или иерархию, но реально. Соборность есть реальность полноты
жизни Церкви, она есть душа церковного народа. Необходимо возродить душу народа,
что возможно, по слову прот. Георгия Флоровского, лишь «в последнем порыве
огласительного подвига».[5]
[1] Хомяков А.С. Церковь
одна.// Хомяков А.С. Полное собрание сочинений : В 8 т. М., 1886–1906. Т.
2. С. 3.
[2] Им. в виду выступление
с. Вассы (Лариной) на VIII
международной богословской конференции «The Holy and Great Council of the Orthodox Church: Orthodox Theology in the 21st Century» (21-25 мая 2018 г.,
Фессалоники, Греция).
[3] St Аugustine Letter from
Augustine to Probа, 130 (AD 412). Цит. по Николай
Кузанский. Апология ученого незнания. 18. Сочинения в 2-х тт. Т. 2. М., 1980.
С. 16.
[4] Выражение А.И. Кошелева.
Цит. по Хомяков А.С. ППС, 1886–1906. Т. 8, с. 135.
[5] Флоровский Георгий, прот.
Пути русского богословия. Режим доступа: https://pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=846 (дата обращения:
22.06.2018)
Дмитрий
Гасак
Свято-Филаретовский
православно-христианский
институт
(Москва)
.